До заповедей и законов Синайской Торы не смогли подняться самые выдающиеся цивилизации древности.

До них, увы, не доросло и современное человечество.
Если бы представить себе, что все люди от мала до велика прониклись верой в Вечносущего и стали усердно выполнять Его повеления, человечество достигло бы невиданных вершин справедливости, нравственности и милосердия.
Никто не убивал бы и не грабил.
Исчез бы разврат - была бы прочная семья.
Не было бы тех гнусностей, который столь распространены ныне, и над человечеством не нависала бы угроза позорной гибели от неведомой ранее хвори.
Не было бы воровства и обмана.
Люди стемились бы к правде - исчезла бы лож.
Никто не оставался бы равнодушным при крови ближнего.

Человек любил бы ближнего как самого себя - была бы взаимопомощь.
Каждый любил бы инородца - не было бы шовинизма.
Никто не обижал бы вдову, сироту, бедняка, а напротив, все помогали бы им. 
Юноша чтил бы отца и мать и вставал бы перед сединой - уважал бы старость.
Заимодавец прощал бы бедняку долг на исходе седьмого, субботнего года.
Состоятельный землевладелец уделял бы нуждающимся часть урожая.
В юбилейный год проданная земля безвозмездно возвращалась бы к прежнему владельцу или его наследникам - вос-станавливалось бы социальное равенство.
Исчез бы религиозный разврат - мистицизм.
Исчезли бы суеверия, идолопоклонство и оккультизм.

….Многие законы морали и нравственности, хыне считающиеся самоочевидными, отнюдь не являются продуктом человеческого творчества.
До них, как уже говорилось, не могли додуматься самые развитые цивилизации.
Для этого нужен был Глас, прозвучавший с горы Синая, нужны были заповеди и повеления, начертанные в Пятикнижии.
Пока эта азбука справедливости и милосердия не стала достоянием человеческого сознания, человек был мыслящим зверем, которому были близки и понятны эгоизм, выгода, целесообразность, даже чувство прекрасного и даже научное знание.
Но ему были недоступны совесть и альтруизм, нравственная чистота и любовь к ближнему.

Синайское Учение несомненно было дано народу, находившемуся на примитивной стадии развития, народу невежественному и темному, но дано навечно.
Посему оно содержит различные по сложности законы, от простого Не укради до высокого Не следуй за большинством на зло, которое превращает безымянный винтик человеческого общества в суверенную личность, ответственную не перед людьми, а перед Самим Всемогущим Богом, от несложного Не убивай до возвышенного Люби ближнего твоего, как самого себя (Ваик. 19:18) или люби пришлого инородца, как самого себя (Ваик. 19:34).

Все попытки улучшить богооткровенный Синайский Закон и Синайскую мораль (интерпретаторами-талмудистами, богословами дочерних религий - христианства и ислама) могли привести и привели лишь к профанации Синайской веры (в христианстве - вплоть до измены Истинному Богу и подмены богооткровенного Синайского Учения верой в языческое триединое божество).
Откровение Вечносущего в усовершенствовании и улучшении не нуждается.
Было бы грубой ошибкой считать Синайское Учение одной из религий.
Оно - не религия, а гораздо более высокое понятие, которому нет определения в богословии и в религиозной философии.
Слово религия пришло к нам из античного языческого мира.
Религия - это результат неосознанного творчества, попытка объяснить непонятные явления с помощью сконструированных сознанием богов или сверхъестественных сил.
Создавая себе божество, человек берет прообраз этого божества из окружающего мира.
В примитивных языческих религиях - это фетиш, или истукан, или животное или планета, или явление природы, или человекообразное существо.
В буддизме и христианстве - это обожествленный человек.
В религиях, базирующихся на платонизме и неоплатонизме, это бесплотный истукан, дух.
Не следует думать, что сей дух не имеет своего прообраза.

Как известно, в воспаленном воображении мистиков прототипом для построения модели мира (макрокосма) было человеченское тело (микрокосмос).
Иудейский неоплатоник Ибн Гебирол писал: Если ты хочешь получить представление об устройстве Вселенной ..., то разбери аналогичное ей устройство человека.
Ну, а что же было прообразом для создания модели мирового духа?
Конечно же, человеческий интеллект, душа.

Все это чуждо и неприемлемо для тех, кто исповедует Синайский иудаизм.
Подобно тому как нам отвратителен языческий материальный фетиш, нам чужд и этот бесплотный истукан.
Наша вера не придумана, а богооткровенна.
Наши представления о Боге неимеют прототипа, не имеют эмпирических корней.

Мы не обожествляем не только материальные объекты, природы, человека и т.д., но не обожествляем также человеческий интеллект, дух.
Мы не только не делаем никаких зримых изображений, но не создаем и мысленного образа, ибо сущность и величие Всевышнего нельзя охватить человеческим сознанием.
Мы знаем о Боге только то, что сказано о Нем в Пятикнижии, и у нас нет греховных устремлений знать больше того.
Стоит упомянуть также о моральном императиве Синайской веры.
Что заставляет исповедника Синайского иудаизма блюсти законы и мораль богооткровенного Учения?
В отличие от христианства, ислама и мистического псевдоиудаизма побудительным мотивом Синайской Эмуны является не мечта о блаженстве в загробном мире.
Поведение исповедника Синайского Учения определяют два взаимосвязанных моральных императив: страх Божий и любовь к Нему.
Искренняя сыновняя любовь к Богу, не имеющая ничего общего с мистикой.
Пророк восклицал:
Слушай, Израиль! Вечносущий, Бог наш, Вечносущий один! Возлюби Вечносущего, Бога твоего, всем сердцем твоим, всею душою твоею, всеми силами твоими ....
А вот, скажем, для христианина побудительным мотивом к совершению добрых (а нередко и недобрых) дел является стремление обрести личное спасение, загробное блаженство, царствие небесное.
Русский религиозный философ Константин Леонтьев определял это как трансцендентальный эгоизм.
Ничего подобного в Синайском иудаизме нет.